Загадка белого «Мерседеса» [Сборник] - Росс Барнаби

Он вяло улыбнулся.

— Мери, если меня никогда не привлекала ваша красота, так почему я теперь должен пугаться вашей…

— Моего уродства, — подсказала она.

— И все равно я хочу, чтобы вы пошли со мной, — настаивал Дарк. — Вы сможете оставаться у меня сколько захотите.

— Благодарю, — прошептала Мери. — Вы настоящий ДРУГ.

Несколько последующих недель Пол Дарк жил в одном помещении с женщиной, внешность которой с каждым днем менялась все более ужасно.

Обратное перевоплощение было стремительным. Последние остатки недавней красоты быстро таяли, пока не осталось лишь жалкой пародии на женщину — некрасивого и бесформенного существа.

Дарк с трудом сдержал желание позвать врача, но он хорошо понимал, что всякая попытка возобновить шаткое гормональное равновесие, вызвавшее к жизни искусственную красоту, только оттянет то, что раньше или позже неминуемо должно произойти.

Лора Смайт умирала ужасной смертью, а вместо нее постепенно возрождалась Мери Стенз.

Тем временем шум вокруг крема «Бьютимейкер», который продолжался целую неделю, наконец, утих. Газеты совсем забыли эту историю, не было и никаких упоминаний о судебном процессе. Очевидно, посоветовавшись с юристами, Фасберже решил оставить свое намерение.

Вскоре Дарк узнал, что фирме «Черил» пришлось прекратить производство крема — спроса на него почти не было. Он почувствовал некоторое удовлетворение — все-таки его репортаж достиг цели.

Но, с другой стороны, что произошло бы, если бы он так и остался ненапечатанным?

«Бьютимейкер», нисколько не вредный сам по себе как косметическое средство, и до сих пор раскупался бы в магазинах. Он, Пол Дарк, остался бы редактором отдела репортажей «Обсервер», а Мери Стенз под именем Лоры Смайт делала бы свою карьеру в Голливуде, как первая красавица мира. Честное слово, как можно дать объективную оценку своим действиям в этом страшном мире, где все критерии так сомнительны!..

К концу пятой недели Мери так выглядела, что ей самой, по мнению Дарка, не следовало видеть этого. Он незаметно и тактично поубирал все зеркала в квартире. Девушка все время оставалась в четырех стенах, не осмеливаясь показаться людям. Она полностью положилась на Дарка и безгранично верила ему.

Потом она медленно стала выздоравливать, возвращаясь к своему прежнему облику. И по мере того, как происходило это перевоплощение, возрастала и ее уверенность в себе.

Линии фигуры заметно округлились, кожа стала глаже и свежее, а лицо постепенно приобретало знакомые черты, зафиксированные на первых фотографиях, которые сделал Дарк. Так шаг за шагом возрождалась Мери Стенз.

Вскоре она была почти такой же, как прежде, приятной и женственной, а самое главное — естественной и искренней.

— Я очень благодарна вам за то, что вы дали мне приют и опекали меня во время этой… катастрофы, — сказала она Дарку.

Он пристально посмотрел на нее.

— А еще больше благодарен вам за то, что вы все-таки пришли ко мне, когда считали, что у вас нет уже ни одного друга.

— Вы всегда были моим другом, Пол.

Дарк взял ее за руку и привлек к себе.

— А вы — моим, Мери.

Он нежно поцеловал девушку.

— Нравится вам фамилия Дарк? — спросил он немного погодя. Мери сделала вид, что раздумывает. — Мне пришла мысль, — продолжал он, — что когда-нибудь вы согласитесь переменить фамилию Стенз на Дарк?!

Она улыбнулась.

— Как это ни странно, Пол, меня совсем не пугает такая перспектива. Тем более, когда рядом вы.

Эльсе Фишер

Убийство на загородной вилле

Шел снег. Большие мягкие хлопья беззвучно падали с темного декабрьского неба, укутывая белой сверкающей пеленой окрестные леса, небольшие озера, холмы, болота. Кое-где виднелись крестьянские дворы, редкие замки и усадьбы и великое множество небольших и совсем маленьких домов, в которых доживали свой век любящие природу горожане.

Весь этот пейзаж немного напоминал цветную рождественскую открытку. И почтальон, поднимавшийся по тропинке к дому на опушке леса, еще больше усиливал это впечатление. Капюшон форменной шинели делал его похожим на самого Деда Мороза. Никто бы не упрекнул почтальона в том, что после долгого и утомительного рабочего дня он радовался при мысли, что этот маршрут последний. Будь он менее исполнительным, он мог бы просто пропустить этот дом из-за снегопада, но старик был ревностным служакой — и откуда же ему было знать, что доставка одного письма и двух вечерних газет для молодой художницы повлечет за собой такие «безделицы», как покушение, убийство и самоубийство. Нет, никто и ни в чем не смог бы упрекнуть старого почтальона. Он был лишь малым звеном в игре случайностей, необходимым, чтобы замкнуть цепь бессмысленных совпадений.

Впрочем, сам он не мог не подосадовать на утомительное путешествие к дому на опушке. Он считал, что молодые горожане поступают безнравственно, предаваясь покою деревенской жизни, не соблюдая полностью ее правил. И не потому, что художница Лотта Эскильдсен относилась к худшим представителям общества. Старик признавал, что она работала не покладая рук пять дней в неделю. Зато почти каждый уик-энд она наполняла свой дом толпой шумной молодежи, а то и сама отправлялась в город и возвращалась домой утром в понедельник, усталая и измученная, после нескольких суток лихорадочного веселья в гостях. Но девушка выглядела весьма недурно, стройная и длинноногая, как персонажи ее собственных рисунков, а если ее неправильному лицу и не хватало классической красоты, то об этом быстро забывалось, стоило с ней поговорить, хотя бы несколько минут. Уж очень она была славной, веселой и хорошо улыбалась.

Почтальон плотнее запахнул ворот шинели. Начинался ветер и, взглянув на темное небо, старик не мог не порадоваться, что все-таки дошел до этого дома, несмотря на непогоду: уж, конечно, прийти сюда еще раз удастся нескоро. Завтра все дороги здесь занесет, а если снегопад не прекратится, пройдет немало времени, пока машины не расчистят дорогу к лесу. Окоченевшие пальцы вынули из черной сумки две газеты и письмо, опустили их в дверную щель для почты. Тонкий белый конверт с американскими марками в последний момент заупрямился и упал на снег. Однако его заботливо подняли и снова воткнули в щель.

Художница Лотта Эскильдсен увидела в первый момент лишь светлый четырехугольник на коврике у двери. Одетая в элегантный дорожный костюм из твида, она спустилась по лестнице в холл, где объемистый чемодан уже ждал, когда его внесут в машину. Сводка погоды предвещала буран, и у Лотты не было ни малейшего желания оказаться отрезанной от всего мира в занесенном снегом доме. Сегодня утром она отправила заказчикам последние работы и считала, что с чистой совестью может немного отдохнуть в городе. Переходя из комнаты в комнату, она наводила последний лоск перед отъездом, и ее голубые глаза блестели от предвкушения городских развлечений. Огонь в большом камине еще не погас, и она поставила перед ним экран. Несколько комнатных растений, не переносящих мороза, перекочевали с подоконника на стол.

— Я брожу под дождем, — напевала она, натягивая меховые сапоги на узкие лакированные туфельки.

Лотта рассеянно собрала вечерние газеты и положила их в чемодан сверху. Также небрежно она сунула в карман костюма письмо, но оно оказалось слишком длинным. Ей пришлось вытащить это письмо и посмотреть на него более внимательно. Отдых или нет, но письмо было из Америки, а это, как правило, означало чек или новый заказ. Лотта быстро вскрыла конверт. Письмо содержало краткое сообщение о том, что в течение пятницы ей позвонят по телефону для обсуждения некоторых новых заказов. Сегодня — четверг. Поездка горела. Если заказ выгодный, досаду от сорвавшегося отпуска можно пережить. А когда сидишь и работаешь, погода не имеет никакого значения.

Лотта снова втащила чемодан наверх. Лучше побыстрее его распаковать и привести комнаты в жилой вид. Было только три часа, но сумерки уже начали сгущаться. Лотта зажгла свет. Чемодан был распакован, а платья — повешены на распялки. С газетой под мышкой Лотта спустилась вниз убрать в комнатах.

Дом был обставлен простой и удобной мебелью. Глубокие кресла и широкие диваны уютно группировались перед камином и большим окном, возле них стояли низкие столики: чтобы достать сигареты или пепельницу, стоило лишь протянуть руку. В библиотеке, гостиной и кабинете пол устилали толстые светло-серые ковры, заглушающие шаги. Это таило в себе некоторые неудобства: друзья часто неслышно прокрадывались через весь дом и с оглушительными криками радости неожиданно возникали уже за спиной. Стены в библиотеке закрывали книжные полки. На огромном письменном столе помещались пишущая машинка, телефон и блокнот для зарисовок. Если заказ делался по телефону, Лотта могла тут же набросать несколько эскизов. Но, кроме блокнотов, ничто не напоминало о работе в этой части дома. По другую сторону холла располагалась столовая. Она была слишком большой и обедали в ней редко. За ней шел большой спартански обставленный рабочий кабинет. Еще одна дверь вела из холла в просторную кухню, где за дубовым столом могли обедать восемь человек.